стр 75

Как же ты спаслась, бабушка?
– На одной остановке я зашла за дерево и за ним стояла. Мальчик из конвойных меня не выдал, нервничал. Увидал, да всё поглядывал, да по сторонам посматривал. Жизнью, думаю, рисковал, хлопчик.
Мытарили… Не было у селянина к тому времени слитка золотого. Ходил колхозник в покоцаных валенках да побитой кровавым потом телогрейке, копотным, костлявым лицом глядя в страшную, бесчеловечную годыну. В тридцатые годы народ гноили уже за то, что золотом, золотом тщился отец подстатейных народов построить деспотию длиною в собственную жизнь, игнорируя окружающий мир, фантастически мутирующий благодаря ранее ловко выпущенному золоту. Ну, не верил он, что так чисто ухитрился обобрать страну ленинский костяк. Впрочем, и сам Ленин глазам своим не поверил, когда подхватил его саморастерзываемый, окровавленный народ и повлёк к исполнению всех его неестественных желаний.
Чудна она, земля моя, обманна в местах, где ручеится Удай прозрачный среди бесконечных болот. Струится, мелкий, по песчану мягку дну, петляет средь зелёных островков. Наступишь на такую шаткую землю и не ведаешь: тут провалишься или чуть дальше? А если провалишься, то с головой засосёт или по пояс? Коварная трясина может крепко обнять по грудь и не боле.
– Бабушка, а вы на болота ходили?
– Нет. Не люблю. Когда немцы наступали, а город три раза переходил из рук в руки, тогда с болот наши солдаты кричали, взывали о помощи; когда русские наступали – немцы орали дико, истошно: непривычные.
Сидят, видимо, на болотах духи, души утопших, русалочки, водяные. Под вечер, когда укроет молочный туман речные кисельные берега, наличие чудес всяческих особенно чувствуется. Цикады орут-разрываются, туман над блестиной болотной, бесконечной сплотняется, и власть над всем этим берёт темнота.
А хотите дом немецкого прихвостня посмотреть – так вот он, дом. Мистика. Я и жильцов-то его никогда не видел. Был человек полицаем, не был – неизвестно. Только смотрите, столько лет кого обвиняем и обвинять будем.
Была у истинных арийцев на завоёванных территориях одна забава: нарисуют на двери с одной стороны сердечко, с другой стороны приставят местного аборигена и стреляют сквозь дверь, для смеха. Хорошо можно рассмешить гер-офицера, если, скажем, к двери человека приставить не грудью, а глазом или анальным отверстием.Слова обладают магией. Повтори десять раз слово «великан», и реально становишься шире, способным к подвигу. Произнеси несколько раз слово «дверь» – и закрыт ты от внешнего мира. Для немецкого офицера, отбывающего на отпуск в фатэрлянд и стаскивающего с фройлян чулочки и рассказывающего при этом весьма забавные, весёлые истории из своей нелёгкой военной работы на восточном фронте, определяющим