стр 6

сиденьями, я чувствовала себя на подъёме. Огляделась по сторонам: достаточно богатая и уверенная в себе публика, расфуфыренные тётки. Услышала в микрофон своё имя. В соседнем окне бьётся пунцовая дама, упрямо задвигая вперёд бумажки. В окошке держит оборону иммиграционный офицер-женщина. В моём окне мои документы обрабатывает мулат приятной наружности. И я сказала ему: «Merry Christmas!» Он был очень, очень приятно удивлён, и наверняка в этот момент на минутку ему захотелось обратно в Америку. Для них это так же естественно, как выпить стакан воды – поприветствовать, простится, улыбнуться, поздравить с праздником. Он попросил у меня паспорт, и я протянула. Он отошёл к противоположной стенке, покопался в документах, поступивших к нему со вчерашнего дня, вернулся и спросил: «На какой срок Вам бы хотелось получить визу?» Я сказала: «На какой срок вы можете дать? Мой муж получил визу в экспресс-окне, и нам бы очень хотелось показать ребёнку Диснейленд».

Оставляя в рыхлой каше сплюснутые слюдяные следы, покидаем посольство. По пути к метро «Краснопресненская» зашли в тёплую кооперативную кафешку под сталинской высоткой. Муж заказал водки.
– Повтори, повтори ещё раз то, что ты сказала, – не может угомониться он.
Повторяю...
В узкой и длинной кафешке мы сидим и смотрим, как разбиваются о морозное стекло снежинки. Я чувствую, буквально физически ощущаю, как скукоживается время. Как побитая в очередной раз экзекуционным благодеянием жизнь, мечется по стеклу, и убирается куда-то в темноту, в слепоту, и оттуда выплывают два вынужденных аборта – двойня.
В прозрачном штофике кольцами разбегаются круглые глаза холодной водки.
– Повтори, повтори, как ты сказала? – настаивает Антен.
– Повторяю: «Мери Крисмас».
Меня всё ещё тяготят воспоминания. Тревожный шепоток соседей по бизнесу: «Под Москву нагнали танки». Чья-то рожа чьего-то родственника, беспрестанно требующая какие-то деньги. Захлёбывающееся тявканье по телевизору. Нервные харканья должников. Метания от станции к станции по бумажным переходам метро. Чужие, ставшие верой и надеждой, крепкие сальные деньги, перечёркивающие жизни, жизни... Странный вопрос: «Сколько ещё осталось?»
– Да, – отзываюсь я, – как ты учил:«Диснейленд»... на болезные взгляды родителей, бывших друзей? Сколько?
Много их, пострадавших, как мы, в ОДИН день. А у нас ещё есть и погибшие: умершие от инсульта.
– Ты, правда, переживал за меня? Спасибо.