стр 60

за американца. Он – её брат, с папой и мамой, приехали из Швеции погостить на две недельки в Америку. За это время они успели перестроить полдома, а он учится – изучает языки в Швеции. Меня не удивило их трудолюбие – Европа тоже много работает. Но, когда он вышел в предбанник, то на секунду замежевался: поискал поверх меня взглядом того самого русского, которого он, видимо, привык знать по Европе, Швеции или России. За восемь лет Америка смыла с меня совкастый облик. В какой-то мере, наоборот, я подивился его наивности и деревенскости, когда он попытался прояснить, почему в Швеции лучше – потому, что там меньше тех, кто не работает. И, видимо, вспомнив, какую работу я мог бы обрести в его стране, даже щёчками покраснел, красивый.

Белые кольцеватые струи дыма вкручиваются во вконец зачернённое небо – все молчат.
– Учи шведский… нету нянек… заодно и норвежский...
Молчание.
– Вернёмся к нашим баранам. Включаю лирику, – разрядил обстановку Василий. – Подмосковный барак-роддом утопал в лопухах. А там, где прорубили ровные квадраты в зарослях, находились огромные окна. Летом начала девяностых, в эти самые раскрытые окна я смотрел на свою разлюбезную, тогда ещё, половину. К тому времени всё сгнило в датском королевстве, и раздобытый мною арбуз в этих самых пресловутых окнах выглядел впечатляюще.
«Мужик! Сделай арбузика!» – слышу нежданно слева.
Смотрю: кент – ранний алкоголизм высосал из него всё, что там только было.
«Нет лишнего», – говорю. «Вот, один».
«Не! Не! Чувак! Сделай арбузика!»
Гнилая кровь не позволила ему бросить две копейки на собственного ребёнка, но подсказала выход.
«Я не делаю арбузы», – оскалился я.
И тут глаза мои встретились с глазами в том окне… Ба! какая худющая! Одни огромные глазищи. Они не говорили, они прямо орали, просили…
«Возьми»,– протянул ей пол-арбуза прямо в руки.
– Ничему, выходит, – хватаюсь за ниточку, – не научились за тысячелетие? Как учили всех подряд истинные арийцы? Урезай седьмую воду на киселе да наподдавай кованым сапогом ихним курам под яичники. Дома же подогревай эгоцентризм каждого гражданина. Нагнетай свободу до такой степени, что б спросить медхен у Гретхен щепотку соли считалось моветоном. И что б всё и вся венчалось острыми зубцами короны независимых лоэров. И тогда не будешь ты для всего мира притчей во языцех и целью перста указующего! А всё галдят, галдят неопрятные бородачи, да всё мацают рисованные пуговицы, да гадают на квашеной капусте, и всё долдонят: «Свой путь, свой путь»… Путь тех, кого тыщу лет назад похерили? Иль путь братьев-монгол, задолго до сотворения Руси на своём хребте изведавших все прелести «традиционного высокомерия», и от которых одним татарином отмахались? Остался один путь… Но от него квасные демократы почему-то зажимают носы, когда пучатся над идиотскими теориями. Молчат, разбавляя мутную совесть, о путях, по которым «редкие» этносы отбывают в историю.
– Мужчины, вы совсем скурились, – на пати выглянула Варвара. – Василий, сделай хоть что-нибудь сегодня, завари хотя бы людям чайку.