стр 72

На стенах залы развешаны плакаты, старые фотоснимки: фотографии известных людей, пацифистские лозунги прошлых лет.
Любая информация или вещь в Америке, имеющая хоть какое-нибудь отношение к бытности предыдущего, а уж тем более предпредыдущего поколения, становится предметом повышенного интереса. Нигде, никак не могу оторвать взгляда от этих старых снимков. На них замгновела трудовая Америка. Они, американцы, как правило, – рабочие люди, застывшие на фотографиях в вопросительных позах, вложившие в широкие штанины прочных комбинезонов трудовые руки; они смотрят на меня немного перепачканными работой спокойными уверенными лицами. Пейзаж за их спиной никогда не кичится казёнщиной. Ну, не их же громадные пилы и кирки привлекают моё внимание, нет. Но их глаза. Собранные в трудовой коллектив, эти люди, каждый из них, каждый из этих американцев представляет собою личность, индивидуальность. И они не оставляют никакой надежды посмотреть на них с вершины насыпавшегося времени.
Между фотографий висят картины-панно, талантливо написанные рукой хозяйки гостиницы. Панно исполнены в пастельных тонах и рассказывают о природе, мире и труде.

Рассчитавшись на ресепшен, Марина поставила точку нашего здесь пребывания.
Пройдя ритуал прощания с хозяйкой гостиницы, мы направляемся к спасительному островку, на котором вчера удалось за двенадцать долларов пристроить трак на ночь. Площадка к этому раннему времени уже пуста. В центре одиноко маячит только наш автомобиль.
– Я же тебе говорила, – досадует Марина. – Мы снова забыли замкнуть двери.
Какой-то афроамериканец, метущий под соседним домом, несколько раз с любопытством подглядывает за нами.

Счастливый город омывает солнцем юное лицо.
– Я тут однажды такой сметаны наелся…
– Не говори. Ты уже говорил.
На семидесяти майлах трак молчаливо грустит о скорости.
– Прочти стихотворение, – просит Марина.
– Что?
– Прочти стихотворение для меня.

– Три бабочки над Джефферсон…

– А дальше? Почему бабочки?
– Не знаю. А дальше не получается.